/ Вариант 4

Война и мир [2/4]

Скачать краткое содержание

    На следующий день князь Андрей собирался уезжать. Лицо его «было очень задумчиво и нежно... Страшно ли ему было идти на войну, грустно ли бросить жену,- может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он... принял свое всегдашнее спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи». Она желала наедине поговорить с братом.
    «- Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать... Против твоей воли он спасет и помилует тебя и обратит тебя к себе, потому что в нем одном и истина и успокоение,- сказала она дрожащим от волнения голосом...
    Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо».
    Затем Марья заговорила о переменах, происшедших в нем, и о несправедливо холодном отношении к жене.
    «Она хотела сказать что-то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа... Князю Андрею жалко стало сестру.
    - Маша... ежели ты хочешь знать правду... хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива она? Нет. Отчего это? Не знаю...
    Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним...
    - Целуй сюда,- он показал щеку,- спасибо, спасибо!
    - За что вы меня благодарите?
    - За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего».
    Андрей просил отца позаботиться о жене. В ответ отец сказал:
    « - О жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михаилу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность!.. Коли хорош будет, служи. Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет... Ну, теперь прощай! - Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. - Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику, больно будет... - Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: - А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно! - взвизгнул он...
    Старик замолчал.
    - Еще я хотел просить вас, - продолжал князь Андрей, - ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас... пожалуйста».
    Часть вторая
    «В конце октября 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
    11-го октября... один из... пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города... В совете батальонных командиров было решено представить полк в па радной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем недокланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились».
    Вскоре адъютант главного штаба прислал приказ, «что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором он шел - в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений... Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели» . На глаза ему попался Долохов, одетый не по уставу. Крик командира и оскорбительный тон его замечаний вызвали у разжалованного в солдаты офицера протест: «Я не обязан переносить оскорбления».
    В назначенное время появился главнокомандующий со свитой. «Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам... Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий,высокий штаб-офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, улыбающимся, красивым лицом и влажными глазами...
    - А, Тимохин! - сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом...
    В эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы... По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка».
    Подойдя к Долохову, главнокомандующий услышал:
    «- Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
    Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина».
    После удачно прошедшего смотра солдаты делились впечатлениями.
    «- Как же сказывали, что Кутузов кривой, об одном глазу?
    - А то нет! Вовсе кривой.
    - Не... брат, глазастей тебя, и сапоги и подвертки все оглядел...
    - Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне... ну! думаю...
    - Песенники вперед! - послышался крик капитана...
    Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу... Кутузов со свитой возвращался в город... и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде... весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова... подъехал к Долохову.
    Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему...
    - Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь...
    - Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут...
    - Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут...- сказал Жерков...
    - Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму».
    После смотра в Браунау в штабе Кутузова узнали «о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом». Это означало, что «русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем».
    Князь Андрей, резко изменившийся за короткое время военной службы и испытывающий удовлетворение собой и окружающими, «понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней. Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова. Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя».
    В штаб прибыли австрийские военачальники, и шутник Жерков позволил себе неуместные остроты в адрес союзников. Эта выходка корнета вызвала гнев Болконского.
    «- Если вы, милостивый государь,- заговорил он пронзительно, с легким дрожанием нижней челюсти,- хотите быть шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя».
    И, отходя в сторону вместе с Несвицким, добавил: «- Да ты пойми, что мы - или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела».
    «Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов, с тех самых пор, как догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
    8-го октября, в тот самый день, когда в главной квартире все было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по-старому».
    Денисов вернулся домой после очередного проигрыша в карты, отдал кошелек с оставшимися золотыми Ростову и попросил его пересчитать деньги и убрать их под подушку. В это время зашел поручик Телянин, офицер, которого по неизвестным причинам в полку не любили. Через некоторое время после его ухода Денисов не обнаружил своего кошелька. Ростов был уверен в том, что деньги украл поручик, и взялся это доказать. Он нашел Телянина в трактире, где тот расплачивался из кошелька Денисова. Поручику ничего не оставалось, как признаться в содеянном.
    «- Граф!., не губите... молодого человека... вот эти несчастные... деньги, возьмите их...- Он бросил их на стол.- У меня отец-старик, мать!..
    Ростов взял деньги... Но у двери он остановился и вернулся назад.
    - Боже мой,- сказал он со слезами на глазах,- как вы могли это сделать?.. Ежели вам ну жда, возьмите эти деньги.- Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира».
    Однако Ростов не был удовлетворен признанием Телянина. Граф сообщил о случившемся полковому командиру и был обвинен во лжи. Ростов, действуя по своим законам чести, вызвал командира на дуэль.
    «- Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу... так пусть мне даст удовлетворение...»
    Штаб-ротмистр пытался объяснить Николаю позицию офицеров полка.
    «- Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты... Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из-за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по-вашему? А по-нашему, не так...
    23-го октября русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста». Перейдя мост, гусары получили задание поджечь его. Выполняли они приказ под картечным огнем французов. «Ростов... остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого... Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту, будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы... «Господи Боже! Тот, кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» - прошептал про себя Ростов... «Все кончилось; но я трус, да, я трус»,- подумал Ростов».
    «Преследуемая стотысячною французской армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия... русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю... Австрийские войска... отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной... войны... почти недостижимая цель... состояла в том, чтобы, не погубив армии... соединиться с войсками, шедшими из России».
    30 октября Кутузов с армией атаковал французскую дивизию Мортье и разбил ее. Болкон ский получил приказ ехать в Брюнн с известием о победе русских войск. Он остановился у знакомого ему по Петербургу дипломата Билибина. Посещение дипломатического приема, где князь встретил Ипполита Курагина, аудиенция у прусского императора Франца - все это словно вернуло Андрея в тягостный ему мир высшего света. Дополнили впечатления откровения Билибина о намерениях австрийцев.
    «- Я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного».
    Здесь, в Брюнне, Болконский узнал, что французы заняли Вену и двигаются дальше. «Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею. Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему путь к славе!»
    Князь Болконский возвратился в армию. Кутузов готовил сражение, где решающую роль должен был сыграть отряд Багратиона. Андрей попросил главнокомандующего командировать его в этот отряд.
    Первое, что сделал Болконский, прибыв к Багратиону, - отправился осматривать расположение войск. Среди офицеров он обратил внимание на штабс-капитана Тушина. В нем «было что-то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное... Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой... все поле было видно... Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен... Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону... В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю... Земля как будто ахнула от страшного удара...» Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона...
    «Началось! Вот оно!» - думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же он? Как же выразится мой Тулон?! - думал он». Навстречу Болконскому ехали верховые во главе с Багратионом, они объезжали позиции. Наступил момент, когда «уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов... Князь Багратион не давал нового приказания... Но в то же мгновение, как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»...
    Атака 6-го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов...
    Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю... «Ну, попадись теперь кто бы ни был», - думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику... Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но... почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте... «Что же это? я не подвигаюсь? - Я упал, я убит...» - в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля... «Нет, я ранен, и лошадь убита... Ну, вот и люди, - подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. - Они мне помогут!.. Что это за люди? - все думал Ростов, не веря своим глазам. - Неужели французы?.. Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможным... Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы... Одно нераздельное чувство страха .за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом... Он собрал последние силы... и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки...
    Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами... Все казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина... Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера».
    После атаки Долохов подошел к полковому командиру. Он «был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался...
    - Ваше превосходительство, вот два трофея,- сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. - Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. - Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. - Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
    - Хорошо, хорошо, - сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
    Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
    - Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство...
    Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее».
    При отступлении «Тушин ничем не распоряжался и молчал, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать... Хотя раненых ведено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия». Среди раненых, которым помогли солдаты Тушина, был Николай Ростов.
    После сражения Багратион собрал у себя в избе некоторых начальников частей. Здесь отмечались заслуги одних и просчеты других. Среди отличившихся вспомнили рядового Долохова. В вину Тушину поставили брошенные два орудия, на что капитан не смог ничего возразить и смотрел на Багратиона как «сбившийся ученик в глаза экзаменатора». Только слова Болконского о том, что «успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой», изменили положение.
    «На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова».
    Часть третья
    «Князь Василий не обдумывал своих планов», но как светский человек никогда не упускал возможности использовать влиятельное лицо. Именно поэтому он «делал все, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери». «Более всех других... как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухова он не выпускал из рук Пьера». Из прежнего холостого общества Пьера многих не было в Петербурге. «Все время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия - в обществе старой толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
    Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него». На одном из вечеров у Анны Павловны Пьер почувствовал к Элен нечто иное, нежели дружеское расположение как к человеку, знакомому с детства. Он пытался бороться с возникшим желанием. «Он говорил себе, что это невозможно, что что-то гадкое, противуестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке». Однако участь его была предрешена. «Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее». В день именин Элен не без давления со стороны князя Василия Пьер произнес заветные слова. «Через полтора месяца он был обвенчан».
    «Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василья, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном...
    - Вот Мари и вывозить никуда не нужно: женихи сами к нам едут,- неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это...
    В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе...
    Вечером приехал князь Василий... Анатоль на всю жизнь свою смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице... «А отчего не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает»,- думал Анатоль...
    В душе княжны Марьи было мучительное сомнение. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная».
    Князь Болконский предоставил Марье самой решать свою судьбу. После разговора с отцом «она шла... через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг... в двух шагах от себя увидела Анатоля, который обнимал» жившую в доме француженку-гувернантку... Когда отец с князем Василием пригласили княжну Марью дать ответ, она сказала:
    «- Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына. Мое призвание другое, - думала про себя княжна Марья,- мое призвание - быть счастливой другим счастьем, счастьем любви и самопожертвования».
    «Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына... В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры...
    Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера...»
    «12-го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров - русского и австрийского...
    Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в пятнадцати верстах не доходя Ольмюца и что Борис ждет его, чтобы передать письмо и деньги».
    Николай отправился к Борису и застал там Берга. «Борис все время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезны, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего».
    Во время беседы друзей к Борису зашел Болконский. «Войдя в комнату и увидев рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это». Такое взаимное неприятие привело к резкому разговору и стало поводом для дуэли.
    «На другой день... был смотр австрийских и русских войск... Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной восьмидесятитысячной армии...
    Ростов, стоя в первых рядах кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, - чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества...
    Красивый, молодой император Александр, в конногвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным негромким голосом привлекал всю силу внимания.
    Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние двадцати шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он не испытывал. Все - всякая черта, всякое движение - казалось ему прелестно в государе... Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!..
    В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует или не следует вызывать его... «В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды?! Я всех люблю, всем прощаю теперь», - думал Ростов...
    Когда смотр кончился... все только одного желали: под предводительством государя скорее идти против неприятеля».
    На следующий день после смотра Борис поехал к Болконскому. «В то время как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись... выслушивал старого русского генерала в орденах... Борис в эту минуту уже ясно понял то... что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда-нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписаной субординации...
    В этот самый день был военный совет, на котором... было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту».
    Андрей познакомил Бориса с князем Долгоруковым, который мог изменить дальнейшую судьбу Друбецкого. Однако «на другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку...
    На заре 16-го числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов и который был в отряде князя Багратиона... был оставлен в резерве...
    - Государь! Государь! - вдруг послышалось между гусарами...
    Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места... Государь поравнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня назад... Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь все, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он все понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова». Ростов «действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествовавшие Аустерлицкому сражению...
    На следующий день государь остановился в Вишау». На заре 17-го числа к императору Александру приехал французский офицер Савари. «Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении мира и в продолжении свидания императора Александра с Наполеоном.
    В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано».
    Перед сражением был назначен военный совет. «Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал». После чтения диспозиции Кутузов проснулся и сказал, что ничего изменить нельзя. «Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать своего мнения, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и другими, не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из-за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью? » - думал он... И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец представляется ему... «Ну, а потом...- отвечает сам себе князь Андрей,- я не знаю, что будет потом... Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую».
    Со стороны неприятельской армии слышались крики, это было связано с тем, что «по войскам читали приказ Наполеона...
    «Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля...»
    В восемь часов Кутузов выехал верхом к Працу... он в это утро казался изнуренным и раздражительным... Позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро... По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных... Это были два императора со свитой.
    Кутузов... принял вид подначальственного, нерассуждающего человека...
    - Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? - поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
    - Я поджидаю, ваше величество,- отвечал Кутузов, почтительно наклонясь вперед...- Не все колонны еще собрались...
    - Ведь мы не на Царицыном Лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки,- сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу...
    - Потому и не начинаю, государь, - сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что-то дрогнуло.- Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном Лугу, - выговорил он ясно и отчетливо...
    Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях... Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг неожиданно перед нами... Но в тот же момент все застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «Ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был командой. По этому голосу все бросились бежать... Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
    - Вы ранены? - спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
    - Рана не здесь, а вот где! - сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих... - Болконский, - прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. - Болконский, - прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, - что ж это?

/ Краткие содержания / Толстой Л.Н. / Война и мир / Вариант 4

Смотрите также по произведению "Война и мир":