/ Дни Турбиных

Дни Турбиных

Скачать краткое содержание

    Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие — в начале 1919 года. Место действия — город Киев.
    Действующие лица
    Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет.
    Турбин Николай — его брат, 18 лет.
    Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24 года.
    Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, её муж, 38 лет.
    Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
    Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана.
    Студзинский Александр Брониславович — капитан, 29 лет.
    Лариосик — житомирский кузен, 21 год.
    А также: Гетман всея Украины, Фон Шратт — германский генерал, Фон Дуст — германский майор, Болботун — командир 1-й конной петлюровской дивизии, Галаньба — сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр, Максим — гимназический педель, 60 лет, офицеры, юнкера.
    Действие первое
    Картина первая
    Вечер. Квартира Турбиных. В камине огонь, часы бьют девять раз. Алексей Турбин склонился над бумагами, Николка играет на гитаре и поет: «Хуже слухи каждый час. Петлюра идет на нас!» Алексей просит Николку не петь «кухаркины песни». Николка отвечает:
    — Полное расстройство нервов в Турбинском доме и вообще пессимизм. Алеша, я начинаю беспокоиться. Тальберг сказал, что утром придет, уже девять, а его все нет…
    Электричество внезапно гаснет, за окнами с песней проходит воинская часть и раздается далекий пушечный удар. Электричество вспыхивает вновь. Елена начинает серьезно беспокоиться за мужа, Алексей и Николка успокаивают ее: «Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы. А едет долго, потому что стоят на каждой станции. Революционная езда: час едешь, два стоишь».
    Раздается звонок и входит Мышлаевский, совершенно замерзший, почти обмороженный, в кармане шинели его бутылка водки. Мышлаевский рассказывает, что приехал из-под Красного Трактира, все крестьяне которого перешли на сторону Петлюры. Сам Мышлаевский почти чудом попал в город — перевод организовали штабные офицеры, которым Мышлаевский устроил жуткий скандал. Алексей с радостью принимает Мышлаевского в свою часть, размещенную в Александровской гимназии.
    Мышлаевский греется у камина и пьёт водку, Николка растирает ему обмороженные ноги, Елена готовит горячую ванну. Когда Мышлаевский уходит в ванную, раздается непрерывный звонок (запала кнопка звонка). Входит Лариосик с чемоданом и узлом. Лариосик радостно здоровается с присутствующими, не замечая совершенно, что никто его не узнает (несмотря на мамину телеграмму в 63 слова!). Только после того как Лариосик представляется («Ларион Ларионович Суржанский»), недоразумение разрешается. Выясняется, что Лариосик — кузен из Житомира, приехавший поступать в Киевский университет.
    Лариосик — маменькин сынок, нелепый, неприспособленный юноша, «ужасный неудачник», живущий в собственном мире и времени. Он ехал из Житомира 11 дней, по дороге у него украли узел с бельем, оставили одни только книги и рукописи (впрочем, уцелела рубашка, в которую Лариосик завернул собрание сочинений Чехова). Елена решает поселить кузена в библиотеке.
    Когда Лариосик уходит, раздается звонок — пришел Тальберг, долгожданный муж Елены. Елена радостно рассказывает о приезде Мышлаевского, Лариосика. Тальберг недоволен. Он рассказывает о скверном положении дел: город окружен петлюровцами, немцы оставляют гетмана на произвол судьбы, и никто пока об этом не знает, даже сам гетман. Тальберг, персона слишком заметная и известная (все-таки помощник военного министра), собирается бежать в Германию. Один, так как женщин немцы не берут. Поезд уходит через полтора часа, Тальберг вроде бы советуется с женой, но на самом деле ставит её перед фактом своей «командировки» (полковники генштаба не бегают). Тальберг красиво рассуждает, что едет всего месяца на два, гетман обязательно вернется, и тогда вернется и он, а Елена тем временем побережет их комнаты. Тальберг сурово наказывает Елене не принимать назойливого ухажера Шервинского и не бросать тень на фамилию Тальберг.
    Елена уходит собирать чемодан мужу, а в комнату входит Алексей. Тальберг коротко сообщает ему о своем отъезде. Алексей в холодном гневе, он не принимает рукопожатие Тальберга. Тальберг объявляет, что Алексею придется ответить за свои слова, когда… когда Тальберг вернется. Входит Николка, он тоже осуждает трусливого и мелочного Тальберга («с извозчиком торгуется»), называет его «крысой». Тальберг уезжает…
    Картина вторая
    Некоторое время спустя. Стол накрыт для ужина, Елена сидит за роялем и берет один и тот же аккорд. Вдруг входит Шервинский с огромным букетом и преподносит его Елене. Шервинский деликатно ухаживает за ней, говорит комплименты.
    Елена рассказала Шервинскому об отъезде Тальберга, Шервинский рад известию, так как теперь имеет возможность ухаживать в открытую. Шервинский хвастается тем, как однажды пел в Жмеринке (у него прекрасный оперный голос): «… «ля» девять… семь тактов держал».
    Входят Алексей Турбин, Студзинский и Мышлаевский, Лариосик и Николка; Шервинского и Лариосика представляют друг другу. Елена приглашает всех к столу — это последний ужин перед выступлением дивизиона Алексея Турбина. Гости дружно едят, пьют за здоровье Елены, рассыпают перед ней комплименты. Шервинский рассказывает, что с гетманом все обстоит благополучно, и не стоит верить слухам, что немцы оставляют его на произвол судьбы.
    Все пьют за здоровье Алексея Турбина. Захмелевший Лариосик вдруг говорит: «…кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой… забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя…», вызывая этим заявлением дружеское подтрунивание. Николка садится за рояль и поет патриотическую солдатскую песню, и тут Шервинский объявляет тост в честь гетмана. Тост не был поддержан, Студзинский объявляет, что «тост этот пить не станет и другим офицерам не советует». Назревает неприятная ситуация, на фоне которой вдруг некстати выступает Лариосик с тостом «в честь Елены Васильевны и ее супруга, отбывшего в Берлин». Офицеры вступают в ожесточенную дискуссию по поводу гетмана и его действий, Алексей очень резко осуждает политику гетмана:
    — Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух.
    — Немцы бы не позволили формировать армию, — возражает Шервинский, — они её боятся.
    — Нет, — отвечает Алексей, — им нужно было объяснить, что мы им не опасны. А теперь поздно, теперь наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия! Так он и пойдет воевать. У него, мерзавца, валюта в кармане, которой он спекулирует… Дали дивизион: ступай, Петлюра идет!… А я глянул вчера на юнкеров — на сто юнкеров — сто двадцать студентов, и держат они винтовку, как лопату. И вот вчера на плацу… Снег идет, туман… Померещился мне, знаете ли, гроб… В России, господа, две силы: большевики и мы. Да, мы не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. И когда мы встретимся с ними, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас.
    Лариосик тем временем садится за рояль и поет, все сумбурно подхватывают. Пьяный Мышлаевский выхватывает маузер и собирается идти стрелять комиссаров, его утихомиривают. Шервинский продолжает защищать гетмана:
    — Гетман так и сделает, как вы предлагаете. Вот когда нам удастся отбиться от Петлюры и союзники помогут нам разбить большевиков, вот тогда гетман положит Украину к стопам Его императорского Величества государя императора Николая Александровича…
    — Импертор убит… — замечает Николка.
    — Нет, — возражает Шервинский, — это выдумано большевиками.
    И он рассказывает легендарную историю о Николае II, якобы находящемся сейчас при дворе немецкого императора Вильгельма. Ему возражают другие офицеры. Мышлаевский плачет:
    — Разве это народ? Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц! Он вспоминает императора Петра III, Павла I и Александра I, убитых своими подданными. Затем Мышлаевскому становится плохо, Студзинский, Николка и Алексей его уносят в ванную.
    Шервинский и Елена остаются одни. Елене неспокойно, она рассказывает Шервинскому сон: «Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме. И вот шторм… Вода поднимается к самым ногам… Влезаем на какие-то нары. И вдруг крысы. Такие омерзительные, такие огромные…»
    Шервинский вдруг заявляет Елене, что муж её не вернется, и признается в любви. Елена не верит Шервинскому, упрекает его в нахальстве, «похождениях» с меццо-сопрано с накрашенными губами; затем признается, что мужа не любит и не уважает, а Шервинский ей очень нравится. Шервинский умоляет Елену развестись с Тальбергом и выйти за него. Они целуются.
    Действие второе
    Картина первая
    Ночь. Рабочий кабинет гетмана во дворце. В комнате стоит громадный письменный стол, на нем телефонные аппараты. Дверь отворяется, и лакей Федор впускает Шервинского. Шервинский удивлен, что в кабинете никого нет, ни дежурных, ни адъютантов. Федор рассказывает ему, что второй личный адъютант гетмана, князь Новожильцев, «изволили неприятное известие получить» по телефону и при этом «в лице очень изменились», а затем «вовсе из дворца выбыли», «в штатском уехали». Шервинский в недоумении, взбешен. Он бросается к телефону и вызывает Новожильцева, но по телефону голосом самого Новожильцева отвечают, что его нет. Начальника штаба Святошинского полка, его помощников также нет. Шервинский пишет записку и просит Федора передать её вестовому, который должен получить по этой записке некий сверток.
    Входит гетман. Он в богатейшей черкеске, малиновых шароварах и сапогах без каблуков кавказского типа. Блестящие генеральские погоны. Коротко подстриженные седеющие усы, гладко обритая голова, лет сорока пяти.
    Гетман назначил без четверти двенадцать совещание, на которое должно прибыть высшее командование русской и германской армий. Шервинский докладывает, что никто не прибыл. Он на ломаном украинском языке пытается рассказать гетману о недостойном поведении Новожильцева, гетман срывается на Шервинского. Шервинский, переходя уже на русский язык, докладывает, что звонили из штаба и сообщили, что командующий добровольческой армии заболел и отбыл со всем штабом в германском поезде в Германию. Гетман поражен:
    — Вы в здравом уме? Вы соображаете, о чем вы доложили? Они бежали? Катастрофа, что ли?
    — Так точно, катастрофа, — отвечает Шервинский. — В десять часов вечера петлюровские части прорвали фронт и конница Болботуна пошла в прорыв…
    Раздается стук в дверь, входят представители германского командования: седой, длиннолицый генерал фон Шратт и багроволицый майор фон Дуст. Гетман радостно встречает их, рассказывает о предательстве штаба русского командования и прорыве фронта конницей Петлюры. Он просит германское командование немедленно дать войска для отражения банд и «восстановления порядка на Украине, столь дружественной Германии».
    Генералы отказывают в помощи, заявляя, что вся Украина на стороне Петлюры, и потому германское командование выводит свои дивизии обратно в Германию, и предлагают немедленную «эвакуацию» гетмана в том же направлении. Гетман начинает нервничать и хорохориться («Я заявляю протест… У меня есть еще возможность собрать армию и защищать Киев своими средствами… Ответственность ляжет на германское командование…»). Немцы в ответ намекают, что если гетман вдруг попадет в плен, то его немедленно повесят. Гетман сломлен.
    Дуст стреляет из револьвера в потолок, Шратт скрывается в соседней комнате. Прибежавшим на шум Дуст объясняет, что с гетманом все в порядке, это генерал фон Шратт зацепил брюками револьвер и «ошибочно попал к себе на голова». В комнату входит врач германской армии с медицинской сумкой. Шратт спешно переодевает гетмана в германскую униформу, «как будто вы есть я, а я есть раненый; мы вас тайно вывезем из города».
    Раздается звонок по полевому телефону, Шервинский докладывает гетману, что два полка сердюков перешли на сторону Петлюры, на обнаженном участке появилась неприятельская конница. Гетман просит передать, чтобы задержали конницу хотя бы на полчаса («Я же должен уехать!»). Шервинский обращается к Шратту с просьбой взять и его с невестой в Германию. Шратт отказывает, он сообщает, что в эвакуационном поезде нет мест, и там уже есть адъютант — князь Новожильцев. Тем временем растерянный гетман переодет германским генералом. Врач наглухо забинтовывает ему голову и укладывает на носилки. Гетмана выносят, а Шратт незамеченным выходит через черную дверь.
    Шервинский замечает золотой портсигар, который забыл гетман. Немного поколебавшись, Шервинский прячет портсигар в карман («Историческая ценность»). Затем он звонит Турбину и рассказывает о предательстве гетмана, переодевается в штатское, которое доставил по его просьбе вестовой, и исчезает.
    Картина вторая
    Вечер. Пустое, мрачное помещение. Надпись: «Штаб 1-й кинной дивизии». Штандарт голубой с желтым, керосиновый фонарь у входа. За окнами изредка раздается стук лошадиных копыт, тихо наигрывает гармоника.
    В штаб вволакивают дезертира-сечевика с окровавленным лицом. Галаньба, холодный, черный, жестоко допрашивает дезертира, который на самом деле оказывается петлюровцем с обмороженными ногами, пробиравшемся в лазарет. Галаньба приказывает отвести сечевика в лазарет, а после того, как лекарь перевяжет ему ноги, привести обратно в штаб и дать пятнадцать шомполов «щоб вин знав, як без документов бегать с своего полку».
    За окном раздаются тревожные голоса: «Держи их!» — это евреи побежали из Слободки прямо по льду. Вдогонку бросаются верховые петлюровцы.
    В штаб приводят человека с корзиной. Это сапожник, он работает дома, а готовый товар относит в город, в хозяйский магазин. Петлюровцы радуются — есть чем поживиться, они расхватывают сапоги, невзирая на робкие возражения сапожника («Мне без этих сапог погибать… Тут на две тысячирублей…»). Болботун заявляет, что сапожнику выдадут расписку, а Галаньба дает сапожнику в ухо. Сапожник убегает.
    В это время объявляют наступление. За окном топот, свист, все выбегают, гармоника гремит, пролетая…
    Действие третье
    Картина первая
    Рассвет. Вестибюль Александровской гимназии. Ружья в козлах, ящики, пулеметы. Гигантская лестница, портрет Александра I наверху. Дивизион марширует по коридорам гимназии, Николка поет романсы на нелепый мотив солдатской песни, юнкера оглушительно подхватывают.
    К Мышлаевскому и Студзинскому подходит офицер и говорит, что из его взвода ночью убежали пять юнкеров. Мышлаевский отвечает, что Турбин уехал выяснять обстановку, а затем приказывает юнкерам идти в классы «парты ломать, печи топить!» Из каморки появляется Максим и говорит в ужасе, что нельзя топить партами («Что же делается! Татары, чистые татары»), а надо топить дровами; но дров нет, и офицеры отмахиваются от него.
    Совсем близко раздаются разрывы снарядов. Входит Алексей Турбин. Он срочно приказывает вернуть заставу на Демиевке, а затем обращается к офицерам и дивизиону:
    — Приказываю господам офицерам и дивизиону внимательно слушать то, что я им объявлю. Слушать, запоминать. Запомнив, исполнять. За ночь в нашем положении произошли резкие и внезапные изменения… Поэтому объявляю, что наш дивизион я распускаю. Борьба с Петлюрой закончена. Приказываю всем, в том числе и офицерам, немедленно снять с себя погоны, все знаки отличия и бежать по домам. Молчать! Не рассуждать! Исполнять приказание! Живо!
    Мертвая тишина взрывается криками: «Арестовать его!», «Что это значит?», «Юнкера, взять его!», «Юнкера, назад!». Возникает неразбериха, офицеры размахивают револьверами, юнкера не понимают, что происходит, и отказываются подчиняться приказу. Мышлаевский и Студзинский вступаются за Турбина, который опять берет слово:
    — Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? (В ответ — молчание.) Сегодня ночью гетман, бросив на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером в Германию. Одновременно бежала по тому же направлению другая каналья — командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому, ибо штаб князя дал ходу вместе с ним. (Гул.) Я сейчас был в штабе и проверил сведения. Итак, господа! Вот мы, нас двести человек. А двухсоттысячная армия Петлюры на окраинах города! Одним словом, в бой я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, тем более, что за этот балаган совершенно бессмысленно заплатите своей кровью все вы! (Гул и рев.) И если вы думаете идти на Дон, то там вы встретите тех же генералов и ту же штабную ораву. Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу… Я знаю, что в Ростове то же самое, что в Киеве. Там дивизионы без снарядов, юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях… Мне поручили вас толкнуть в драку. Я заявляю, что я вас не поведу и не пущу! Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец всюду! Народ не с нами. Он против нас. И вот я, кадровый офицер Алексей Турбин, вынесший войну с германцами, я на свою совесть и ответственность принимаю все, предупреждаю и, любя вас, посылаю домой. (Рев голосов. Внезапный разрыв.) Срывайте погоны, бросайте винтовки и немедленно по домам! В зале поднимается страшная суматоха, юнкера и офицеры разбегаются. Николка ударяет винтовкой в ящик с выключателями и убегает. Свет гаснет. Алексей у печки рвет и сжигает бумаги. Входит Максим, Турбин отсылает его домой. Максим жалостливо отвечает: — Ваше высокоблагородие, куда ж это я пойду? Мне уходить нельзя от казенного имущества. Парты поломали, такого убытку наделали… Кто отвечать будет? Максим за все отвечай. Всякие — за царя и против царя были, солдаты оголтелые, но чтоб парты ломать… — крестится и уходит. В окна гимназии пробивается зарево, Мышлаевский появляется наверху и кричит, что зажег цейхгауз, сейчас еще две бомбы вкатит в сено — и ходу. Но когда узнаёт, что Турбин остается в гимназии дожидаться заставу, решает остаться с ним. Турбин против, он приказывает Мышлаевскому сейчас же идти к Елене и караулить ее. Мышлаевский исчезает. Николка появляется наверху лестницы и заявляет, что не уйдет без Алексея. Алексей выхватывает револьвер, чтобы хоть как-то заставить Николку бежать. В это время появляются юнкера, бывшие в заставе. Они сообщают, что конница Петлюры идет следом. Алексей приказывает им бежать, а сам остается, чтобы прикрывать отход юнкеров. Раздается близкий разрыв, стекла лопаются, Алексей падает. Из последних сил он приказывает Николке бросать геройство и бежать. В это мгновение в зал врываются гайдамаки и стреляют в Николку. Николка отползает вверх по лестнице («Висельники, не дамся!»), бросается с перил и исчезает. Гармоника шумит и гудит, раздается звук трубы, знамена плывут вверх по лестнице. Оглушительный марш. Картина вторая Рассвет. Квартира Турбиных. Электричества нет, на ломберном столике горит свеча. В комнате Лариосик и Елена, которая очень беспокоится за братьев, Мышлаевского, Студзинского и Шервинского. Лариосик вызывается пройти на поиски, но Елена отговаривает его. Она сама собирается выйти навстречу братьям («Я женщина, меня не тронут»). Лариосик заговаривает было о Тальберге, но Елена строго обрывает его: «Имени моего супруга больше в доме не упоминайте. Слышите?» Раздается стук в дверь — пришел Шервинский. Он принес дурные вести: гетман, князь Белоруков бежали, Петлюра взял город. Шервинский пытается успокоить Елену, объясняя, что предупредил Алексея, и тот скоро придет. Опять стук в дверь — входят Мышлаевский и Студзинский. Елена бросается к ним с вопросом: «А где Алеша и Николай?» Ее успокаивают. Мышлаевский начинает насмехаться над Шервинским, упрекая в любви к гетману. Шервинский в ярости («Что означает этот балаганный тон?»). Студзинский пытается прекратить ссору. Мышлаевский смягчается, спрашивает: — Что ж, он, значит, при тебе ходу дал? — При мне, — отвечает Шервинский. — Обнял и поблагодарил за верную службу. И прослезился… И портсигар золотой подарил, с монограммой. Мышлаевский не верит, намекает на «богатую фантазию» Шервинского, тот молча показывает украденный портсигар. Все поражены. Раздается стук в окно. Студзинский и Мышлаевский подходят к окну и, осторожно отодвинув штору, выглядывают и выбегают. Через несколько минут в комнату вносят Николку, у него разбита голова, кровь в сапоге. Лариосик хочет известить Елену, но Мышлаевский зажимает ему рот: «Ленку, Ленку надо убрать куда-нибудь…». Шервинский прибегает с йодом и бинтами, Студзинский бинтует голову Николки. Вдруг Николка приходит в себя, его тотчас спрашивают: «Где Алешка?», но Николка в ответ только бессвязно бормочет. В комнату стремительно входит Елена, и ее сразу же начинают успокаивать: «Упал он и головой ударился. Страшного ничего нет». Елена в тревоге допрашивает Николку: «Где Алексей?», — Мышлаевский делает знак Николке — «молчи». Елена в истерике, она догадывается, что с Алексеем произошло страшное, и упрекает оставшихся в живых: — А вы?! Старшие офицеры! Все домой пришли, а командира убили?… — Лена, — отвечает Мышлаевский, — пожалей нас, что ты говоришь?! Мы все исполняли его приказание. Все! Но истерика распространяется, вот уже Студзинский хватается за револьвер: — Нет, она совершенно права! Я кругом виноват. Нельзя было его оставить! Я старший офицер, и я свою ошибку поправлю! Шервинский и Мышлаевский пытаются образумить Студзинского, отнять у него револьвер. Елена пытается смягчить свой упрек: «Я от горя сказала. У меня помутилось в голове… Я обезумела…» И тут Николка открывает глаза и подтверждает страшную догадку Елены: «Убили командира». Елена падает в обморок. Действие первое Прошло два месяца. Наступил крещенский сочельник 1919 года. Елена и Лариосик наряжают елку. Лариосик рассыпает комплименты перед Еленой, читает ей стихи и признается, что влюблен в нее. Елена называет Лариосика «страшным поэтом» и «трогательным человеком», просит почитать стихи, по-дружески целует его в лоб. А затем признается, что давно влюблена в одного человека, более того, у нее с ним роман; и Лариосик очень хорошо знает этого человека… Отчаявшийся Лариосик отправляется за водкой, чтобы «напиться до бесчувствия», и в дверях сталкивается с входящим Шервинским. Тот в мерзкой шляпе, изодранном пальто и синих очках. Шервинский рассказывает новости: — Поздравляю вас, Петлюре крышка! Сегодня ночью красные будут. А пальтишко я у дворника напрокат взял. Это беспартийное пальтишко, — он снимает пальто, шляпу, калоши, очки, и остается в великолепном фрачном костюме. — Вот, поздравьте, только что с дебюта. Пел и принят… Лена, вот все кончилось. Николка выздоравливает… Теперь начинается новая жизнь. Больше томиться нам невозможно. Он не приедет. Его отрезали, Лена! — Леонид, я стану вашей женой, если вы изменитесь. И прежде всего перестанете лгать! Хотя нет, вы не лгун, а Бог тебя знает, какой-то пустой, как орех… Важно, чтобы ты перестал хвастать и лгать. Единственный раз сказал правду, когда говорил про портсигар, и то никто не поверил, доказательство пришлось предъявлять. Фу!… Срам… — Про портсигар я именно все наврал. Гетман мне его не дарил, не обнимал и не прослезился. Просто он его на столе забыл, а я его спрятал. Это историческая ценность. Елена отнимает портсигар у Шервинского и прячет его, затем опять поворачивается к Шервинскому: — Что ж мы будем делать с Тальбергом? — Развод. Ты адрес его знаешь? Телеграмму ему и письмо о том, что все кончено! — Ну хорошо! Скучно мне и одиноко. Тоскливо. Хорошо! Я согласна! Шервинский срывает со стены потрет Тальберга и швыряет его в камин. Они уходят в комнату Елены. Слышен рояль, Шервинский поет. Николка входит, бледный и слабый, в черной шапочке и студенческой тужурке, на костылях. Он замечает сорванную раму («Вышибли. Понимаю. Я давно догадывался…») и ложится на диван. Приходит Лариосик, он только что самостоятельно добыл бутылку водки, более того, невредимой донес её до квартиры, чем чрезвычайно горд: — Иду сейчас по улице — обозы, обозы, и на них эти, с хвостами. Видно, здорово поколотили их большевики. Но, тем не менее, я водочки достал! Единственный раз в жизни мне повезло! Пусть знает Мышлаевский, на что я способен. Два раза упал, затылком ударился, но бутылку держал в руках. Николка указывает на пустую раму от портрета: — Потрясающая новость! Елена расходится с мужем. Она за Шервинского выйдет. Ошарашенный Лариосик роняет бутылку, которая разбивается вдребезги. Раздается звонок, Лариосик впускает Мышлаевского и Студзинского (оба в штатском). Те наперебой докладывают новости: — Красные разбили Петлюру! Войска Петлюры город оставляют! — Красные уже в Слободке. Через полчаса будут здесь. — Тихо, вежливо идут. И без всякого боя! — А главное, — добавляет Лариосик, — все радуются, даже буржуи недорезанные. До того всем Петлюра надоел! — Лучше всего — размышляет Студзинский, — нам пристроиться к обозу и уйти вслед за Петлюрой в Галицию! А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками. — Опять, значит, к генералам под команду? — вступает в спор Мышлаевский. — Жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог рассказать про генералов. Николка плачет, вспомнив о брате. — Довольно! — продолжает Мышлаевский. — Я воюю за отечество с девятьсот четырнадцатого года… А где это отечество, когда бросили меня на позор?! И я опять иди к этим светлостям?! Ну нет. Шиш! Да, ежели угодно, я за большевиков, но только против коммунистов… А если это одно и то же, ну, тогда и за коммунистов… А если большевики мобилизуют, то пойду, и буду служить. Да! Потому что у Петлюры двести тысяч, но они пятки салом подмазали и дуют при одном слове «большевики». Потому что за большевиками мужички тучей… А я что могу противопоставить? Рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут… Спереди красногвардейцы, сзади спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посредине? Нет, мне надоело изображать навоз в проруби. Пусть мобилизуют! По крайней мере, буду знать, что я буду служить в русской армии. Народ не с нами. Народ против нас. Алешка был прав! — Да какая же, к черту, русская армия, когда они Россию прикончили?! Да они нас все равно расстреляют! Я с ними буду биться! — Пожалуйста! Валяй! Кричи большевикам: не пущу! Николку головой с лестницы уже сбросили! А тебе её и вовсе оторвут. И правильно. Теперь пошли дела не наши! — Была у нас Россия — великая держава!… — И будет!… Прежней не будет, новая будет. А когда вас расхлопают на Дону — а что вас расхлопают, я предсказываю, — и когда Деникин даст деру за границу — а я это тоже предсказываю, — тогда куда? Тоже за границу? Нужны вы там! Куда ни приедете, в харю наплюют от Сингапура до Парижа. Я буду здесь, в России. И будь с ней что будет!… В пылу спора вбегает Шервинский и объявляет, что Елена разводится с Тальбергом и выходит замуж за Шервинского. Все их поздравляют. Вдруг дверь в переднюю открывается, входит Тальберг в штатском пальто, с чемоданом. Елена просит всех оставить их с Тальбергом наедине. Все уходят, причем Лариосик почему-то на цыпочках. Елена коротко сообщает Тальбергу, что Алексей убит, а Николка — калека. Тальберг заявляет, что гетманщина «оказалась глупой опереткой», немцы их обманули, но в Берлине ему удалось достать командировку на Дон, к генералу Краснову, и вот сейчас он приехал за своей женой. Елена сухо отвечает Тальбергу, что разводится с ним и выходит замуж за Шервинского. Тальберг пытается устроить сцену, но выходит Мышлаевский и со словами: «Ну? Вон!» — бьет Тальберга по лицу. Тальберг растерян, он идет в переднюю и уходит… В комнату с елкой входят все, Лариосик тушит свет и зажигает на елке электрические лампочки, затем приносит гитару и передает её Николке. Николка поет, и все, кроме Студзинского, подхватывают припев: Так за Совет Народных Комиссаров… Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!» Все просят Лариосика сказать речь. Лариосик смущен, отнекивается, но все же говорит: — Мы встретились в самое трудное и страшное время, и все мы пережили очень много… и я в том числе. Мой утлый корабль долго трепало по волнам гражданской войны… Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились… Впрочем, и у них я застал драму… Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы все снова вместе… И даже больше того: вот Елена Васильевна, она тоже пережила очень и очень много и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина. Раздались далекие пушечные удары. Но это не бой, это салют. На улице играют «Интернационал» — идут красные. Все подходят к окну. — Господа, — говорит Николка, — сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе. — Кому — пролог, — отвечает ему Студзинский, — а кому — эпилог.

/ Краткие содержания / Булгаков М.А. / Дни Турбиных

Смотрите также по произведению "Дни Турбиных":